История Успеха, Биография Габриэля Маркеса
Габриэль Гарсиа Маркес родился 6 марта 1927 года, в небольшом колумбийском селении Аракатака, и в своей семье был старшим из шестнадцати детей, которым только предстояло появиться на свет. Родители Габриэля переезжали из города в город в поисках лучшей жизни, но его с собой почему-то не брали. Большую часть детства маленького Габито воспитывали суеверная впечатлительная бабушка Транкилина и дед — полковник Николас Маркес. Мальчик обожал своего деда, в нем он видел пример того, каким должен быть мужчина — надежным, рассудительным, мудрым и смелым. Бабушка же открыла будущему писателю сказочный мир своего восприятия: с невозмутимым видом она рассказывала самые жуткие, фантастические истории. Влияние старших — немыслимый симбиоз прагматичного и сверхъестественного, в итоге отразится в творчестве Гарсиа Маркеса магическим реализмом: тем узнаваемым чудесным стилем, за который его полюбили читатели всего мира.
Габито был любознательным ребенком, задавал много вопросов, тем самым заставил полковника Николаса, сделать толковый словарь своей настольной книгой. Мать мальчика Луиза утверждала, что уже в детстве он знал так много, что казался старичком. В семейном кругу, его так и называли: маленький старичок. Сложные отношения с отцом объясняются его длительным отсутствием в жизни Габито, даже после смерти любимого дедушки, Элихио Гарсиа не смог стать авторитетом для сына. Поверхностные взаимоотношения с отцом отчетливо видны во фразе, некогда очень разозлившей Элихио, что он, Габриэль Гарсиа Маркес «всего лишь один из шестнадцати детей телеграфиста из Аракатаки».
Помимо глубоко засевших детских впечатлений о проживании в доме Маркесов, на становление Габриэля как писателя повлияли, что не странно, книги. Одной из книг, расширивших его понимание возможностей литературы, стала бессмертная работа Кафки «Превращение». Прочитав первые строки повести: «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое», Маркес осознал, что границы раздвинулись и в серьезной мировой литературе самые невероятные истории могут доноситься совершенно обыденно, как и в рассказах бабушки Транкилины.
Молодой человек зачитывался «Двойником» Достоевского, «Уллисом» Джойса, романом «Орландо» Вирджинии Вульф. Британская писательница, леди по умолчанию, покорила его недвусмысленной фразой: «Любить — это значит скользнуть из панталонов». Маркес так и говорил друзьям: «Вирджиния — ядреная баба». Габриэль обожал Фолкнера, и раннее творчество колумбийца тяготеет к стилю американского писателя. Восхищался короткой формой Хемингуейя и его литературным методам работы. Очерчивая роли этих личностей в своем творчестве Гарсиа Маркес резюмировал, что «Фолкнер вскормил мой литературный дух, а Хемингуэй научил писательскому ремеслу».
Среди азиатских писателей Маркес выделял лауреата Нобелевской премии японца Ясунари Кавабаты и его повесть «Спящие красавицы»: «Обычно, когда я читаю произведение другого писателя, которое мне очень, очень нравится, я чувствую себя необычайно счастливым. Однако тогда все было иначе — меня обуревала ужасная зависть, почти неодолимая зависть к ее автору… Я перечитывал очаровавшую меня повесть множество раз и все отчетливее осознавал: именно произведение на эту тему — о Красоте поруганной, но непобежденной — я давным-давно мечтал написать».
Возвращаясь к Кафке и его влиянию: после прочтения «Превращения», двадцатилетний Габриэль набрался смелости и авторских амбиций написать рассказ под названием «Третье смирение» — абсурдное глубоко личное произведение об одиночестве и страхе быть заживо погребенным. Это примечательное творение было проиллюстрировано и опубликовано 13 сентября 1947 года, на двенадцатой странице газеты «El Espectador». В конце октября, через несколько дней после второй публикации Маркеса «Ева внутри своей кошки», в колонке известного журналиста Саламеа Борда появилась пророческая фраза: «В Габриэле Гарсиа Маркесе мы наблюдаем рождение нового замечательного писателя». Именно Саламеа Борда, признавший юный талант, даст Маркесу ныне всемирно узнаваемое прозвище — «Габо».
Молодость Габриэля, полную шальных друзей, попоек и регулярных посещений борделей, омрачало лишь одно — сомнение, какой путь он должен избрать. Родные юноши, надеялись, что он выучиться на юриста, и вытянет всех из зыбучих песков бедности, сам Маркес мечтал о славе писателя. Несколько лет метаний, содержащих поступления-исключения из высших учебных заведений и конфликты с отцом, уверенным, что писательский труд доведет его сына до того, что он будет «жрать бумагу», все же вывели его на увлекательную тропу журналистики. В каком-то смысле это был компромисс, который никого не устраивал, но случалось, приносил деньги. Место журналиста в «ЕlUniversal» Гарсиа Маркес получил благодаря ранее опубликованным рассказам: заведующий редакцией, Клементе Мануэль Сабале успел стать поклонником многообещающего и оригинального автора.
Мapкec был успешным журналистом, но при этом долгое время зарабатывал гроши. Случалось, что более дерзкие материалы он выпускал под псевдонимом Септимус, позаимствованным у персонажа романа «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф. Работа в печатных изданиях отнимала продуктивные писательские часы, однако для Габо журналистская практика имела и позитивные влияния: «Журналистика помогает писателю не только тем, что поддерживает живую искру в работе, она обеспечивает постоянный контакт со словом, а главное — постоянный контакт с жизнью. В тот день, когда писатель утратит связь с действительностью, он перестанет быть таковым. Занимаясь журналистикой, этот контакт сохраняешь».
Тем не менее, понимание любви писателем было гораздо глубже продажной похоти ночных бабочек. В душе Маркес был ранимым романтиком: «Жизнь не может состояться без настоящей любви. Чувство любви дает стимул жить, украшает жизнь. Без любви жизнь не просто скучна. Она бессмысленна и бесполезна. Сердце, не пораженное вирусом любви, самым прекрасным и желанным недугом, черствеет, чернеет и рассыпается. Человек умирает из-за того, что его сердце перестает любить. Или устает любить. Если бы этого не происходило, весь мир, все человечество были бы совсем другими».
Настоящей любовью, поддерживающей Габо на протяжении всей жизни, была Мерседес Барча. История их встречи и возрастающей любовнной привязанности всячески мифологизировалась и преподносилась Маркесом, как нечто, предначертанное небесами. Со своей будущей женой писатель познакомился, когда ей было всего 9 лет. В «Истории одной смерти, о которой знали заранее» есть такие строки: «Многим запомнилось, как я, разгулявшись, предложил Мерседес Барча, только что окончившей начальную школу, выйти за меня замуж, что она мне припомнила, когда четырнадцать лет спустя мы поженились».
Трудно понять как редкие встречи, случавшиеся у Мерседес и Габриэля смогли их сблизить. Мерседес не воспринимала парня всерьез, вела себя насмешливо и высокомерно, Габриэль же десять лет «подпирал стены на улицах», чтобы иметь возможность взглянуть на строптивую красавицу. В одном из своих редких интервью Мерседес вспоминала: «Мы с Габито бывали вместе только в компании. Но у меня была тетушка-палестинка, которая частенько прикрывала нас и постоянно пыталась свести вместе. Так вот каждое свое предложение она неизменно начинала фразой: «Когда вы с Габито поженитесь...» — так что, в совместное будущее пары верил не только Маркес.
Десять лет невнятных ухаживаний увенчались покоренным сердцем Мерседес и помолвкой. Маркес был невероятно счастлив и тут же… уехал в Европу: заниматься журналистикой, расширять мировоззрение, писать новые истории. Исколесив Старый Свет, Габо задержался в Париже. В городе влюбленных с ним случилось то, о чем он предпочитал умалчивать, но не молчала она — Тачия, урожденная Мария Консепсьон Кинтана. Роман писателя и актрисы для обоих стал первым опытом совместного проживания, отягощенный бедностью, но окрыленный страстью творческих натур.
Сомнительно, имел ли этот роман шанс на серьезное будущее или был изначально обречен, ведь даже беременность Тачии не стала их спасением: «Забеременев, я продолжала работать — присматривала за детьми, мыла полы, — хотя меня постоянно мучила тошнота. А по возвращении домой начинала готовить, потому что он ничего не делал. Он говорил, что я люблю распоряжаться, называл меня «генералом». А сам тем временем писал свои статьи и «Полковника…» — это, конечно, была книга о нас: о нашем положении, о наших отношениях. Я читала роман, пока он его писал, мне нравилось. Но все девять месяцев мы ругались постоянно. Это были жуткие, изнурительные ссоры; мы губили друг друга. Думаете, мы просто пререкались? Нет, грызлись, как кошка с собакой». Тачия не видела в Габриэле надежного спутника жизни, поэтому решила прервать свою беременность на 4,5 месяце. Колумбийский писатель, не считавший детей проблемой, не понял такого решения и вскоре они расстались.
Так Маркес не стал отцом, но создал культовую повесть «Полковнику никто не пишет», со слов писателя — «образец краткости, выразительности и откровенности — то, чему я научился в журналистике». В Колумбии его все еще ждала Мерседес с коллекцией писем в 650 штук, конечно же, от Габо. 21 марта 1958 года они сочетались браком в церкви Перпетуо-Сокорро. По всей видимости, в этом мужчине уживался обольстительный донжуан и заботливый муж, подтверждение этой мысли можно найти в романе писателя «Любовь во время чумы»(1985):
Эта книга о бесконечной любви и ожидании, посвящалась «конечно же, Мерседес». Но, — странно ли? — французскоязычные издания «Любви» посвящены Тачии…
Женитьба переменила Габриэля, он стал более серьезным и сдержанным, систематизировал труд, в том числе и писательский. Всемирную славу Гарсиа Маркесу принес роман «Сто лет одиночества», написанный за 18 месяцев, вынашиваемый 18 лет. Пока Габо создавал свой магический шедевр, Мерседес отвечала за благополучие семьи, чтобы оставаться на плаву и обеспечивать мужа необходимыми для писательства вещами, пришлось заложить все ценное: авто, телевизор, холодильник, радио, драгоценности, фен, соковыжималку, электрообогреватель… Но проигрыватель Маркес оставил, отрываясь от электрической печатной машинки, он слушал Бартока, прелюдии Дебюсси и «А Hard Day’s Night» The Beatles.
Более того, колумбиец считал, что труд писателя губителен: «Ни одна другая профессия не отнимает так много времени и сил, не требует столь полной самоотдачи, при этом не принося мгновенных благ. Не думаю, что многие читатели, закончив читать какую-то книгу, задаются вопросами, скольких мучений и бытовых неурядиц стоили автору те две сотни страниц и сколько он получил за свою работу… Успех воодушевляет, благосклонность читателей — стимулирует, но это лишь дополнительные выгоды, потому что хороший писатель будет писать в любом случае — даже если у него прохудились туфли или его книги не раскупают».
Давно известно, что роман «Сто лет одиночества» (1967) стал шедевром мирового масштаба и разошелся миллионными тиражами на самых разных языках, сделав своего автора узнаваемым, уважаемым и обеспеченным. Газета New York Times писала, что «Сто лет одиночества» вторая для обязательного прочтения книга после «Библии», сыгравшая немаловажную роль в получении Маркесом Нобелевской премии в 1982 году. Интересно то, что сам Маркес не считает «Сто лет одиночества» лучшим своим произведением: «Однажды я ехал в Женеву, поездом ехать часов двенадцать. Читать было нечего, а у меня с собою был экземпляр «Ста лет одиночества» — я вез его друзьям. И вот я стал читать собственный роман. Всей книги не одолел, прочел три или четыре главы…Когда написал ее, был уверен, что это — лучшая в мире книга. Но когда читал в поезде, стало ужасно стыдно: я понял, что мне не хватило времени написать ее как следует. Я просто-напросто пересказал ее. У меня тогда было очень мало времени, я должен был закончить книгу к определенному сроку. С «Осенью патриарха» было совсем иначе, на эту книгу у меня было семь лет, я мог работать спокойно. А времена «Ста лет одиночества» были трудные, и я даже вот что сделал — выбросил историю жизни двух поколений Буэндиа». Именно об «Осени патриарха» (1975), Маркес говорил как о книге, благодаря которой его будут помнить еще многие десятки лет.
Критики отзывались о литературных творениях Габриэля Гарсиа Маркеса, в большинстве своем, положительно, несмотря на такую благосклонность, сам писатель никогда их не любил. Он не принимал этого навязанного посредничества между автором и читателем, объяснений, что же все-таки хотел сказать писатель и досадную склонность придумывать «такое, что ни автору, ни читателю и в голову не придет».
